Япония: искусство видеть
«Япония дала жизнь совершенной по форме культуре и развила в людях такое свойство зрения, когда правду видят в красоте, а красоту в правде»
«Знание вещей может быть приобретено в короткое время, но их дух может быть постигнут лишь в многовековом воспитании и самообладании» (Рабиндранат Тагор)
«…Всякое изящное искусство подчиняется естеству и дружит с четырьмя временами года. Коль скоро ты видишь, то не можешь не видеть цветы, коль скоро ты думаешь, - не можешь не думать о луне. Когда то, что ты видишь, не является цветами, ты все равно что грубый варвар. Когда нет цветов в твоих мыслях, ты подобен дикому зверю». Такую запись в своих путевых дневниках оставил однажды поэт Басё. Если вспомнить, что в японской культуре цветок практически всегда олицетворял собой душу, живое сердце природы, а луна всегда привлекала взоры японцев своим чистым светом, то эти поэтические строки Басё приоткроют и свою философскую глубину. По-видимому, для великого поэта Человек с большой буквы начинался тогда, когда он стремился увидеть во всех вещах и явлениях их сокровенную суть и когда в мыслях его поселялся ровный и спокойный свет, подобный свету луны осенью, в самое красивое из ее полнолуний.
Каллиграфия
В школе на уроках письма японские дети постигают азы каллиграфии и одновременно приобщаются к искусству, ведь иероглифическое письмо, привезенное когда-то японцами из Китая, является одним из видов изобразительных искусств. Вместе с этим за каждым знаком они учатся видеть суть многих вещей и явлений окружающего мира. Так, например, такое короткое в русском языке слово «мир» в японском варианте («сякай») записывается двумя иероглифами, первый из которых означает «синтоистская святыня», «священная земля», а второй имеет значение «встреча». Мир или мировое сообщество видится японцами как место встречи человека и священного. И такое сочетание не случайно. Оно по сути отражает исконное для японцев мировоззрение. Согласно синтоистстким представлениям, весь мир, окружающий человека – живой, он наполнен присутствием божественных духов – ками. Ками обитают во всем: в камнях, деревьях, цветах, природных явлениях, в словах, в самом человеке и его творениях. Все имеет свою душу или сердце, считают японцы. Задача человека состоит в том, чтобы почитать ками, служить им и быть готовым к встрече. Как же узнать ками? Согласно синто, ками – это все то, что вызывает в человеке удивление и душевный трепет. Отсюда и красота открывается японцу скорее не в том, что радует глаз, а в том, что трогает сердце, заставляет его печалиться, радоваться, удивляться и сострадать, то есть жить полной жизнью.
Так, постепенно овладевая навыками письма, японцы открывают для себя более глубокую и многогранную картину мира. Освоив навыки каллиграфии, можно пойти дальше и учиться выражать в знаках свое внутреннее состояние, приводя в движение кисть не только рукой, но всем телом и духом. Благодаря бесчисленным упражнениям можно научиться каким-то внутренним чутьем находить правильное место и соотношение знаков на пустом пространстве бумажного листа. «Зачерпни воду – и луна останется в твоих ладонях. Поиграй с цветами – и их аромат останется на твоей одежде», - так звучит одно из дзэнских изречений, которое можно часто встретить на каллиграфических свитках. В такой изысканно-поэтической форме японцы утверждают, что проникнуть в сердце каждой вещи, увидеть ее истинную красоту, можно только через взаимодействие и постоянную практику.
В бесконечно подвижном мире японцев простое письмо становится искусством, искусство философией, а философия поэзией.
Поэзия
С давних времен в Японии считалось, что каждый образованный человек должен владеть мастерством стихосложения. Это занятие почитаемо и любимо в народе и до сих пор. Но особой любовью и популярностью в Японии и уже за ее пределами пользуется трехстишие хайку – «крайняя форма сжатости» в японской поэзии, сформировавшаяся в 17 веке. Будто бы на протяжении веков японцы только тренировались и вот нашли такую форму, которая словно выстреливает в самую суть. Европейцам, стремящимся к предельной ясности в своих высказываниях, не всегда понятно значение этих стихов. Но загадка хайку состоит в том, что это поэзия, которую надо не только слышать, но и видеть. Хайку – это стихи-картинки, образы, запечатленные в словах, передающие событие, но не рассказывая о нем, а показывая его. Очень часто это неожиданное открытие автором каких-то уже привычных вещей. И это всегда диалог. Задача поэта – передать свои чувства, переживания, родившиеся в определенный момент жизни. Для читателя же это всегда путь к собственному творчеству. Он сам должен стать немного поэтом, воссоздать то самое мгновение в своем воображении и пережить всю связанную с ним гамму чувств. Если такой диалог происходит, то возникает «великий резонанс» или, как говорят японцы, разговор от сердца к сердцу.
Внимательно вглядись!
Цветы пастушьей сумки
Увидишь под плетнем.
Так писал знаменитый поэт Басё. Прочитав эти строки, можно увидеть такую картину: усталый поэт бредет летним днем по тропинке, вглядываясь в даль. И вот, остановившись у чужого плетня передохнуть, случайно бросает под ноги взгляд. А там – маленькие незатейливые цветы пастушьей сумки, будто давно ожидают этой встречи. А он чуть было не прошел мимо… Что родилось в этот момент в сердце поэта: радость, восторг, сострадание? Как часто мы всматриваемся в даль в поисках чего-то значительного, а истинная красота может быть скромной, она может быть совсем рядом, у наших ног, в виде трогательных цветов пастушьей сумки. Нужно только, как предупреждает поэт, «внимательно вглядеться».
Цветы
Цветы всегда занимали важное место в жизни японцев. Цветок сакуры они избрали своим национальным символом, хризантема всегда напоминала им об императорском величии, а полевая гвоздика олицетворяла образ хрупкой, но стойкой японской женщины. Мастерство аранжировки цветов они возвели в ранг настоящего искусства, которое получило название «икэбана» или «кадо» – путь цветка. Цветочные композиции с давних времен выставляются в алтарях буддийских храмов и в домашних священных нишах токонома. Ведь даже сам Будда, согласно преданиям, передал знания своим ученикам с помощью одного лишь цветка, не прибегая к словам. «Один цветок лучше, чем сто, передает цветочность цветка». Для японца это не игра слов, а абсолютная истина. Какой-нибудь один цветок садового клематиса в старинной бронзовой вазе непременно тронет его сердце удивительным пересечением мгновенного и вечного в круговороте вещей: жизнь цветка, вмещающаяся в одно мгновение, и ваза, повидавшая много на своем веку, для которой и наша жизнь не дольше жизни цветка. Любят японцы и яркие пышные цветы, такие как пионы. Только в вазу они скорее всего поставят один нераспустившийся шарик бутона, и сердце их будет переполнять радостное предчувствие, поскольку наблюдая, как раскрывается один лепесток за другим, они становятся соучастниками великого откровения природы.
Сезонные праздники
Сезоны любования первым снегом, полной луной, цветением сливы или азалии, первыми ночными светлячками являются неотъемлемой частью культуры Японии, которые как и традиционные искусства на протяжении веков воспитывали в людях внимание к течению жизни природы, умение видеть и восторгаться прекрасным в самых малых ее формах. Многим из этих явлений посвящены традиционные праздники – мацури, что в переводе означает «служение» или «почитание». А такие события, как любование цветущей сакурой или алыми листьями кленов получили в Японии названия хана-гари и момидзи-гари, где «гари» можно перевести как «охота». По сути, все происходящее в это время действительно похоже на охоту. Национальное телевидение вещает о фронте движения цветения сакуры, и в самый пик сезона толпы людей направляются в знаменитые сады и парки, чтобы под цветущими деревьями провести ночь в веселой и шумной компании. А осенью те же толпы стоят в очередях у ворот храмов, чтобы полюбоваться при свете луны пылающей кленовой листвой в отражении глади пруда. Такое поведение часто вызывает недоумение и непонимание у иностранцев: не лучше ли полюбоваться цветами в тишине и одиночестве собственного сада? Но ключом к пониманию такого явления может стать, как писал Кавабата Ясунари, одна поэтическая фраза: «Никогда так не думаешь о друге, как глядя на снег, луну или цветы.» В эти удивительные мгновения встречи с прекрасным в сердце человека рождаются не менее красивые и высокие чувства и он испытывает потребность поделиться этим со всем миром и ощутить себя его неотъемлемой частью.
Чайная церемония
В основе искусства чайной церемонии не трудно увидеть все ту же устойчивую потребность японцев поделиться своим внутренним состоянием, переживаемым в определенное время года. Такое обыденное, казалось бы, действие, как совместная трапеза и чаепитие друзей, в Японии несколько веков назад превратилось в высокое искусство, во многом близкое традиционной поэзии. Только вместо поэта и читателя здесь выступают хозяин и гости, а диалог свой они ведут на особом языке – языке вещей. Еще задолго до чайного действа хозяин продумывает и выбирает подходящую для данного случая утварь, свиток, цветы, благовония. Каждая деталь важна и играет свою маленькую роль в происходящем. Гости же во время встречи должны быть предельно внимательны и сконцентрированы на том, что происходит в данное мгновение.
Вглядываясь в окружающие их предметы, они стараются уловить то настроение и те чувства, которые пытается передать им хозяин. Такое умение правильно находить и подбирать вещи в чайном искусстве достигается благодаря глубоким знаниям и многолетней практике. Но если все удается, то тут, как говорят чайные мастера, начинают происходить настоящие чудеса: чайная комната, свиток, кипящий котел, чайные чашки, – все вещи вокруг словно оживают, обретают какую-то новую жизнь и иное значение. Крошечное мгновение жизни становится незабываемым событием для всех участников, которые совместно создали и прожили удивительное состояние гармонии и единения со всем окружающим миром.
Название страны
Название страны во всех европейских языках происходит от искаженного чтения двух иероглифических знаков: Ни - солнце и Хон - основа (главный, основной, начало, источник, корень), по-японски Нихон, или более официально Ниппон. Распространенное клише "страна Восходящего солнца" — не что иное, как иносказательный перевод иероглифов. (“Нихон” — “там, откуда восходит солнце”)
До 670 г. японская держава называлась официально «Ямато» или «Ва» («Гармония»), что являлось естественным отражением этнической составляющей данного государства. Изначальным творцом собственно японского государства был народ ямато, которых еще называли вадзин («люди ва») — отсюда и наименование. Однако согласно сведениям китайской династической хроники XI в. «Синь Тан шу» («Новая история [династии] Тан») примерно в 670 г. официальное название японского государства внезапно изменилось на Нихон (Ниппон).
Одно из самых распространенных названий, которым китайцы именовали свою страну, было словосочетание Тянь-Ся— «Поднебесная». Оно состоит из двух иероглифов:
Тянь, который можно перевести как «небо», «день» и образно как «время года», «природная стихия»; а также Ся, перевод которого менее образен и потому менее сложен — «низ», «подножье», «находиться под чем-либо (или накануне чего-либо) либо в основании чего-либо».
Посмотрим теперь на иероглифическую сущность введенного примерно в 670 г. официального наименования японского государства Ни-Хон (Ниппон) — «Восходящее Солнце». Оно также состоит из двух иероглифов: «солнце» («онное», то есть японизированное условно «китайское» чтение — ни (ничи); смысловое, собственно японское «кунное» чтение — хи) и «основа» («онное», то есть японизированное условно «китайское» чтение — хон; смысловое, собственно японское «кунное» чтение— мото).
В результате по «онному» чтению получается наименование Нихон. Однако приглядимся внимательнее к иероглифам, из которых состоит написание названия Нихон.
Первый иероглиф «солнце» в сочетании с другими знаками употребляется в японском языке не только в упомянутом узком значении, но также и как понятие «день»: химосугара— «весь день», ничиничи— «изо дня в день», ниссеки— «день и ночь», никки— «дневник», никкю— «подённая оплата» и т. д. А, следовательно, в каком-то смысле у первых знаков иероглифического написания китайского слова Тянь-Ся и японского слова Ни-Хон присутствует определенная синонимичность значений (оба знака несут в себе значение «день»).
Что же касается второго иероглифа из написания слова Нихон, то даже само его иероглифическое изображение роднит его со вторым знаком китайского названия Тянь-Ся. Напомню, что в графическом изображении японский иероглиф хон (он же китайский иероглиф бень) являет собою знак «дерево» с перечеркнутым (то есть тем самым выделенным, акцентированным) горизонтальной чертой внизу «стволом», а потому его значение можно перевести как «ствол», «стебель», «исток», «корень», «источник», «основа». Сравнив смысловое значение знаков ся и бень (яп. хон), нетрудно убедиться, и что и между ними имеется определенная синонимичность («фундамент», «основание»).
Вывод. Учитывая достаточно рельефную смысловую синонимичность иероглифического написания названий Тянь-Ся и Ни-Хон, а также прямое указание китайских летописцев на то, что инициаторами изменения названия японского государства с Ва на Ямато были японцы, изучавшие китайский язык, можно утверждать, что новое официальное наименование японской державы Ни-Хон (Ниппон) явилось своеобразной, слегка видоизмененной калькой с китайского самоназвания «Поднебесной» (Тянь-Ся). Целью такого переименования могло быть желание японской политической элиты поднять церемониальный статус своего государства (особенно в вопросах официальных межгосударственных отношений со «Срединным государством» — то есть Китаем) и «уравнять» его (хотя бы в вопросах официальной титулатуры) с величественной китайской державой.
Мифология
из книги «Золотая книга мифов, легенд и сказок Японии»
(Идзанаки-но ками и Идзанами-но ками; имена не расшифрованы, есть предположение, что их происхождение можно проследить из данных протоавстронезийского языка и они означают «первый мужчина» и «первая женщина», их связывают также с божествами Ранги (отец-небо) и Папа (мать-земля) в полинезийской мифологии], в японской мифологии боги, последние из пяти поколений богов, являющихся на свет парами, после семерых богов, которые были «каждый сам по себе и не дали себя увидеть» («Кодзики», св. I). Они - первые божества, имеющие антропоморфный облик и обладающие способностью рождения других богов. Высшие небесные боги, явившиеся первыми при разделении неба и земли, поручают им «оформить» землю, которая находится ещё в жидком, бесформенном состоянии и, подобно всплывающему жиру, медузой носится по морским волнам (св. I), и создать страну).
Тут все небесные боги повелели двум богам Идзанаги-но микото (Бог, Влекущий к Себе) и Идзанами-но микото (Богиня, Влекущая к Себе): "Закончите дело с этой носящейся по морским волнам землей и превратите ее в твердь", при этом драгоценное копье им пожаловали.
Потому оба бога, ступив на Небесный Плавучий Мост, то драгоценное копье погрузили, и, вращая его, хлюп-хлюп - месили морскую воду, и когда вытащили его, вода, капавшая с кончика копья, сгустившись, стала островом. Это Оногородзима - Сам Собой Сгустившийся остров.
…..
И еще родила Идзанами Бога Огня.
Из-за того, что это дитя родили, опалилось лоно богини Идзанами, она слегла в болезни и умерла.
И вот, Идзанаги похоронил Идзанами на горе Хиба-но-яма.
Спустя какое-то время Идзанаги, желая увидеться со своей женой, отправился за нею в Страну Мертвых. И вот, когда она вышла ему навстречу из дверей, преграждавших вход, Идзанаги молвил-сказал: "Моя возлюбленная женушка-богиня! Страна, что я и ты создавали, еще не до конца создана. Потому должно тебе вернуться". Тогда богиня Идзанами сказала в ответ: "Прискорбно мне, что раньше не пришел. Уже отведала пищи я с очага Страны Мертвых. И все же, мой возлюбленный муженек-бог, смущена я тем, что ты явился сюда. Потому посоветуюсь-ка я с богами Страны Мертвых о том, что намерена вернуться. Не изволь на меня смотреть". Так сказав, вошла обратно в свои покои, и очень много времени прошло, так что заждался ее Идзанаги. И вот, выдернул он толстый зубец из священного сияющего гребня, что держал пучок волос у него над левым ухом, зажег огонь и увидел у нее в теле несметное количество червей. А в голове у нее Громадина-гром сидел, в груди Огонь-гром сидел, в животе Тьма-гром сидел, в тайных местах Разрыв-гром сидел, в правой руке в Землю Ударяющий гром сидел, в левой ноге Грохот-гром сидел, в правой ноге Травы Пригибающий гром сидел.
Тут Идзанаги при виде этого испугался и обратился в бегство, а Идзанами: "Ты мне стыд причинил!" - сказала и пустила в погоню за ним фурий Страны Мертвых. Тогда Идзанаги снял с головы черную сетку и бросил ее. Тут же родились из нее плоды дикого винограда. Пока фурии их подбирали и пожирали, дальше побежал, а они снова пустились в погоню, и тогда он вытащил сияющий гребень, что держал пучок волос над правым ухом, и бросил его, и тут же родились из него побеги бамбука. Пока фурии их выдергивали и пожирали, дальше побежал. Теперь богов грома пустила в погоню, а с ними и воинство Страны Мертвых, в тысячу пятьсот числом. Тогда Идзанаги обнажил меч в десять пястей, что его опоясывал, и, за спиной им размахивая, дальше побежал, а они снова за ним, и, когда достиг прохода Ёмоцухира, сорвал три персика с дерева, что у того прохода находилось, дождался воинства и атаковал его, и все они обратно побежали. Тогда Идзанаги сказал тем персикам: "Как меня вы спасли, так же должны спасать земную поросль людскую, что обитает в Тростниковой Равнине-Серединной Стране, когда попадет она в пучину бед и горевать и жаловаться станет!"
Напоследок Идзанами сама пустилась в погоню. Тогда Идзанаги скалу, что лишь тысяче человек была бы под силу, к тому проходу Ёмоцухира придвинул-загородил, и, когда они по обе стороны той скалы, друг против друга стоя, свой брак расторгали, Идзанами сказала: "Мой возлюбленный муженек-бог! Если так поступишь, я поросль людскую в твоей стране по тысяче в день душить стану". Тогда Идзанаги сказал: "Моя возлюбленная женушка-богиня! Если ты так поступишь, я по тысяче пятьсот домиков для рожениц в день возводить стану".
Потому-то на тысячу человек, что непременно в день умирает, непременно по тысяче пятьсот человек в день нарождается.
Потом Идзанаги сказал: "Я в нечистой скверне-стране побывал. Совершу очищение", - так сказав, прибыл к устью реки Татибана и там совершил очищение.
И вот, имя божества, что явилось, когда Идзанаги свой левый глаз омывал, было Аматэрасу оо-ми-ками - Великая Священная Богиня, Освещающая Небо.
Имя бога, что явился затем, когда свой правый глаз омывал, было Цукуёми-но микото - Бог Счета Лун.
Имя бога, что явился затем, когда свой нос омывал, было Такэхая-Суса-но-о-но микото - Доблестный Быстрый Ярый Бог-Муж.
Тут бог Идзанаги-но-микото, сильно обрадовавшись, сказал: "Я детей рождал-рождал, и напоследок трех высоких детей получил". Тут же он снял с шеи ожерелье из жемчужин и, тряся его так, что звенели они, передал его Великой Священной Богине Аматэрасу оо-ми-ками и сказал: "Ты, богиня, ведай Равниной Высокого Неба". Затем богу Цукуёми-но микото сказал: "Ты, бог, ведай страной, где властвует ночь". Затем богу Такэхая-Суса-но-о-но микото сказал: "Ты, бог, ведай равниной моря".
АМАТЭРАСУ
Аматэрасу-о-миками («великая священная богиня, сияющая на небе», либо «владычествующая на небе»), Аматэрасу-но микото («богиня Аматэрасу»), в японской мифологии богиня солнца и прародительница японских императоров, глава пантеона синтоистских богов. Согласно «Кодзики», она рождена богом Идзанаки из капель воды, которой он омывает свой левый глаз во время очищения, совершаемого им после спасения из Еми-но куни («страна мёртвых»). Как старшая из троих детей, рождённых Идзанаки, А. получает в своё владение Такама-но хара («равнина высокого неба»). Важное место в мифах, связанных с А., занимает её спор с Сусаноо и сокрытие в гроте. Сусаноо, изгнанный Идзанаки из Такама-но хара, напоследок совершает во владениях А. ряд поступков, считавшихся в древней Японии тяжелейшими прегрешениями: разрушает оросительные сооружения на полях, возделанных А., оскверняет её покои, сдирает шкуру с живой лошади и до смерти пугает небесных ткачих, вместе с которыми А. занимается ткачеством. Огорчённая и разгневанная, богиня укрывается в гроте, оставляя вселенную во тьме. Боги решают хитростью выманить А., чтобы вновь вернуть миру свет и порядок. Для этого небесный кузнец Амацумара и богиня Исикоридомэ («литейщица») изготовляют священное зеркало - ми-кагами, на ветви священного дерева вешается магическое ожерелье из резных яшм - магатама, приносят «долго-поющих птиц» - петухов, чей крик возвещает наступление утра, и в довершение всего богиня Амэ-но уд-зумэ пляшет на перевёрнутом чане, распустив завязки своей одежды, чем вызывает громовой хохот богов. Удивлённая таким весельем, А. выглядывает из грота, и Амэ-но тадзика-рао («бог-муж силач») за руку вытаскивает её наружу.
Зеркало
О В Японии зеркало (ята-но-кагами) играет первостепенную роль: оно является одним из императорских сокровищ наряду с троном, мечом и Тремя Жемчужинами, символами трех доблестей: чи (знания), ю (отваги) и джин (милосердия).
Синтоистская традиция ассоциирует восьмигранное зеркало с символикой металла и космической эпопеей об Аматэрасу, богине солнца, которую оно заставило выйти из пещеры, дабы вернуть миру ее свет. Зеркало, отражающее богиню и тем самым извлекающее ее из состояния величественного отдыха божества, является символом мира, пространства, в котором отражается образ. О Ассоциируемое с цифрой 8 (числом изобилия), зеркало является символом божественного совершенства.
В Японии зеркала являлись символом и образом божества и помещались в синтоистских храмах; как считалось, они выступают посредниками в общении с богами. Также зеркало — один из атрибутов священной власти императора, символизирующий чистоту.
Зеркало считалось в Японии тем предметом, в которое "вселяется" божество, если его призвать туда с помощью соответствующих ритуальных действий. Зеркало стало главной святыней правящего японского рода в синтоистском святилище Исэ. Это зеркало вручила Аматэрасу своему внуку Ниниги, посылая его на покорение земли - в качестве оберега и символа власти.
(Миф)….Она вступила в брак со своим братом Сусаноо, и у них родилось восемь детей. Но затем Сусаноо оскорбил ее, и Аматэрасу затворилась в «пещере небес».
И вот тогда Аматэрасу, увидев это, испугалась и, отворив дверь Небесного Скалистого Грота, укрылась в нем. Тут вся Равнина Высокого Неба погрузилась во тьму, в Тростниковой Равнине-Серединной Стране повсюду темень стала. Из-за этого вечная ночь наступила.
Тут голоса множества злых богов, как летние мухи жужжанием, все наполнили, всюду беды произошли.
Тогда восемьсот мириад богов собралось-сошлось у Небесной Спокойной Реки, Богу Размышляющему наказали размышлять, собрали петухов и заставили их петь, добыли небесную крепкую скалу с верхнего течения Небесной Спокойной Реки, добыли железо из небесной рудной горы, нашли небесного кузнеца по имени Амацумара, Богине-Литейщице наказали изготовить зеркало, Богу-Предку Гранильщиков наказали изготовить длинную нить со множеством бусинок, призвали Амэ-но-коянэ-но микото - Бога Возносящего и Футодама-но микото - Бога Приносящего и заставили их у оленя-самца с небесной горы Кагуяма вывернуть лопатку, взять небесное дерево Хахака с небесной горы Кагуяма и исполнить гадание.
Густоветвистые деревья с небесной горы Кагуяма, выкопав с корнями, к верхним веткам прикрепили длинные нити со множеством бусинок, на средние ветки навесили огромное зеркало, к нижним веткам подвесили белые, голубые лоскуты ткани, а Амэ-но-удзумэ-но микото - Небесная Богиня Отважная, пустой котел у двери Небесного Скалистого Грота опрокинув, ногами по нему с грохотом колотя, в священную одержимость пришла и, груди вывалив, шнурки юбки до тайного места распустила.
Тут Равнина Высокого Неба ходуном заходила - все восемьсот мириад богов разразились хохотом.
Тогда Великая Священная Богиня Аматэрасу, странным это сочтя, дверь Небесного Скалистого Грота чуть приоткрыла и молвила изнутри: "Я сокрыться изволила, из-за этого Равнина Высокого Неба вся погрузилась во тьму, да, я думаю, и Тростниковая Равнина-Серединная Страна тоже вся во тьме. С какой же стати Амэ-но удзумэ потешает вас, да и все восемьсот мириад богов хохочут?"
Тогда Амэ-но-удзумэ сказала: "Есть высокое божество, превосходит тебя - богиню. Вот мы и веселимся-потешаемся". А пока так говорила, боги Амэ-но коянэ-но микото и Футодама-но микото, то зеркало принеся, Великой Священной Богине Аматэрасу его показали, и тогда Великая Священная Богиня Аматэрасу еще больше в удивление пришла, постепенно из двери вышла-выглянула, и тут тот бог Амэ-но тадзикара-о-но микото, что у двери грота притаился, взял ее за священные руки и вытащил наружу, а бог Футодама-но микото тут-то веревку-заграждение позади нее и протянул, и сказал: "Отныне возвращаться туда не изволь".
И вот, когда Великая Священная Богиня Аматэрасу выйти из грота изволила, тут и Равнина Высокого Неба, и Тростниковая Равнина-Серединная Страна, сами собой, озарились светом.
Тут восемьсот мириад богов, посовещавшись, бога Хая-Сусано-о-но микото заставили тысячу столов заполнить искупительными дарами, а еще ему бороду обрезали, ногти на руках и на ногах заставили сорвать, и с Равнины Высокого Неба изгнали его божественным изгнанием.
Ниниги. Внук синтоистской богини Аматэрасу. Когда О-кунинуси стал правителем провинции Идзумо, его братья ополчились против него, и провинция пришла в запустение. При виде хаоса, воцарившегося на Земле, Аматэрасу принудила О-кунинуси уступить трон ее внуку Ниниги. Ниниги принес на Землю те самые ожерелье и зеркало, с помощью которых боги выманили Аматэрасу из пещеры. Взял он с собою и меч Кусанаги, который Сусаноо извлек из хвоста чудовищного змея. Эти три предмета стали символами императорской власти в Японии. Ниниги были велено чтить чудесное зеркало столь же высоко, как саму богиню Аматэрасу. Он взял в жены Сенген, и дети от этого брака считаются прародителями японской императорской династии.
Наконец Аматэрасу решает, что О-Куни-Нуси достаточно потрудился, и посылает ему замену — своего внука Ниниги. О-Куни-Нуси, посоветовавшись со своим сыном, соглашается передать Ниниги власть над Японией. Однако в знак признания его заслуг и божественного достоинства внук богини получает власть над народом, ведая делами политическими, а О-Куни-Нуси сохраняет власть над делами тайными (религиозными отправлениями). Аматэрасу вручает Ниниги три символа власти и достоинства: зеркало, резную яшму и меч, который Сусаноо когда-то получил, убив восьмиглавого змея. Эти три предмета и по сей день являются эмблемами императорской власти, и с ними связана идея о божественном происхождении императорской власти на земле.
Праправнук Ниниги-Но-Микото (таково полное имя Ниниги) император ДЗИММУ был первым смертным человеком на японском троне. Согласно “Кодзики”, он совершил поход с Кюсю на Хонсю, чтобы подчинить себе непокорные провинции в 660 г до н. э. В Японии эта дата является официальным праздником в течение многих столетий, с перерывом на двадцать послевоенных лет. Тем не менее, изучая жизнь мифических первых императоров и анализируя археологические данные, можно считать, что походы Дзимму произошли примерно на тысячу лет позже.
Дзен
Для Дзен осознание сущего есть Озарение-Сатори. К.Г. Юнг, проникший в тайны восточного мышления, приводит описание Сатори, данное японским профессором, приверженцем школы Сото: «Освободив себя от ложного понимания «Я», мы должны пробудить нашу внутреннюю мудрость, чистую и священную, называемую мастерами Дзен Умом Будды, или Бодхи, или Праджня. Это священный свет, внутренний рай, ключ ко всем моральным сокровищам, источник всех влияний и власти, обитель доброты, справедливости, симпатии, беспристрастной любви, человечности и милосердия, мера всех вещей. Когда эта внутренняя мудрость пробудится, мы способны осознать, что каждый из нас идентичен в духе, в сущности, в природе с универсальной жизнью или Буддой... что жизнь вовсе не океан страданий... но священный храм Будды, Чистая Земля, где каждый может наслаждаться блаженством Нирваны».
«Узнать Будду — значит узнать себя. Узнать себя — значит забыть себя. Забыть себя — значит стать единым со всеми дхармами. Стать единым со всеми дхармами — значит отбросить свой ум и свое тело, которые едины с умом и телом других» - говорит мастер Догэн (1200–1253), основатель дзенской школы Сото в Японии.
«Узнать Будду — значит узнать себя», то есть в каждом человеке живет Будда, только не каждый это понимает. Просветление, Хонгаку, изначально присуще каждому. «Наше сердце-разум и есть Будда» («Сокусин дзэбуцу») — называется пятый свиток «Сёбогэндзо» Догэна. Наше изначальное «Я», каким оно было до рождения, открыто всем сущностям, и нужно лишь вернуться к себе истинному, постоянно пребывающему. Для этого следует забыть себя, отказаться от никчемного эго, озабоченного лишь собой, чтобы узреть в себе внутреннего человека, который не похож на других и един со всеми. Потому и называется эго-сознание авидьей — помраченным умом, сквозь который не проникает божественный Свет. Просветленный человек начинает видеть вещи как они есть, освобождается от теней призрачного, суетного мира, преграждающего путь Свету.
Говоря словами Судзуки, «Дзен всегда держится непосредственного опыта, он отказывается подчиняться какой-либо системе философии». «Дзен — это дух человека. Дзен полагается на присущую этому духу внутреннюю чистоту и праведность. Все человеческие вмешательства в деятельность духа ущемляют его целостность и спонтанность». Потому в Дзен (от слова дхъяна — «глубинное сосредоточение») не полагаются на слова, на письменные знаки (фурю мондзи). Истина постигается лишь в непосредственном опыте, в состоянии муга (не-я), мусин (не-умствования). Тогда и становится человек самим собой, находит свое «Я».
Может быть, действительно следует не столько «познать себя» (да это и невозможно — истинное «Я» неисчерпаемо), сколько «забыть себя», порвать цепь причин и следствий, опутавших человека, прорваться сквозь пелену иллюзорного бытия-майи, не пропускающего изначальный Свет? Потому и говорят: Дзен — прыжок в истинную природу человека, каким он был до своего рождения, в свободном состоянии, не обремененном страхом что-то потерять. Отпустить свой ум на свободу, довериться ему, ибо истинный ум безграничен и светел; держать ум в унисон с Пустотой, или Таковостью, где все пребывает в своем истинном виде.
Дзен отвергает все мешающее приблизиться к изначальной Реальности. Потому и называют Дзен доначальной, безусловной Свободой. В ком она пробудилась, тот не может нанести ущерб кому-то или чему-то, ощущая свою причастность Целому. Это чистая практика, чистый опыт, прямое, непосредственное переживание факта жизни. Сознание готово пройти обратный путь до самого истока, потому что исток не замутнен. Когда в мгновение ока пройден обратный путь, освобождается ум, раскупориваются каналы, соединяющие сердце человека с сердцем Вселенной.
Итак, достигший полноты свободен. Свободный не посягает на свободу другого, нет надобности. Более того, спасая себя, спасает все, ибо единосущен с миром. Это происходит само собой, от полноты души. Дзен не преследует цели даже во имя спасения, зная, что, преследуя цель, теряешь ее. Сатори приходит мгновенно, самоестественно, когда очищено сознание, натружена душа, дух предельно сосредоточен на Высшем. Приходит в той абсолютной точке, где миг встречается с вечностью и раскрывается «цветок ума». Но это зависит от самого человека, никто не поможет, как не поможешь цветку зацвести. Потому и говорят: Сатори — самое интимное и личное переживание, преображающее человека, избавляя его от привязанности к себе. Эгоцентрик не может быть свободен, находясь в рабстве у самого себя. Судзуки называет эго врагом человека, порождающим «противостояние», вечное соперничество.
Вместе с тем, все очень просто и человечно. О пережитом Сатори свидетельствует почти каждое хайку Басё.
Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега...
И вдруг — глициний цветы!
Традиционные искусства
«Может ли кто из людей запечатлеть взмахом кисти или исчерпать словами небесное искусство Творения! — восклицает Басё. — Танка Сайге, рэнга Соги, чайное искусство Рикю — их Путь одним пронизан. Это извечно Прекрасное (Фуга). Кто следует духу Творения (Дзока), становится другом четырех времен года. На что ни смотрит, во всем видит Цветок. О чем ни думает, думает о Луне. Кто не видит во всем Цветка, тот дикарь. У кого нет в сердце Цветка, тот подобен зверю. Изгони из себя дикаря, освободись от зверя, следуй духу Творения и вернешься в Него». Судзуки поясняет: «Басё жил не там, где мы, он прошел сквозь поверхностные слои сознания до его глубочайших бездн, в Бессознательное, которое глубже бессознательного, как понимают его обычно психологи... Такое интуитивное постижение Реальности невозможно, если мир Пустоты (Шуньяты) представляется по ту сторону нашего повседневного опыта. Два мира — чувственный и сверхчувственный — нераздельны, суть одно и то же».
Просты и непритязательны все виды дзенского искусства: составление композиций из цветов (икебана) или чайная церемония. Но не случайно их называют Путем, До: Кадо — Путь цветка или Тядо — Путь чая. Мастера чая говорят: не нужно следовать никаким правилам, просто вскипятить воду и пить чай. Какие могут быть правила, если Дзен — это Дао, Дао — Истина, а Истина — Свобода! Потому и возможно бессловесное общение от сердца к сердцу, встреча чувств, если одно сердце открыто другому. «Когда я пью чай в чайной комнате, — признается Судзуки, — я выпиваю с ним всю Вселенную. В тот момент, когда приближаю чашку к губам, сама вечность входит в пространство и время». Правда, знаменитый мастер чая Сэн-но Рикю (1521–1591), упростивший до предела чайный ритуал, счел возможным назвать четыре правила Пути чая: Ва-Кэй-Сэй-Дзяку. Ва — это атмосфера Гармонии, понимания без слов, когда одно сердце откликается на зов другого. Кэй — Почтительность: ни один из участников не может ставить себя выше другого, чайный дом не только обитель простоты и естественности, но и Справедливости. Сэй — чистота в абсолютном смысле: чистота обители и чувств, чистота души, никаких злокозненных мыслей. Потому и «оставляют меч у порога» — за пределами обители мира. И Дзяку — полный покой, невозмутимость (это состояние сравнивают с Нирваной — покоем и блаженством, которое испытывает «забывший себя»).
Кавабата Ясунари напомнил об этих правилах в Нобелевской речи 1969 года и добавил: «Если ваби-саби (дух простоты, просветленного одиночества. — Т.Г.), столь высоко ценимое в Пути чая, который предписывает гармонию, почтительность, чистоту и покой“, олицетворяет богатство души, то крохотная, до предела простая чайная комната воплощает бескрайность пространства, беспредельность Красоты». Судзуки расширяет смысл этих понятий, называя Ва-Гармонию «мягкостью духа» (явараги — второе чтение иероглифа ва), как понимал его японский мудрец Сётоку Тайси. «Самое главное — мягкость духа: не противоречить другим» — с этих слов Сётоку начал свою «Конституцию» (604 г.). И мастер Догэн, вернувшись из Китая, на вопрос, чему он там научился, ответил: «Мягкосердечию». «Почтительность» унаследована от Конфуция (китайское ли, одно из «пяти постоянств», изначальных свойств человеческой природы: Человечность, чувство Справедливости, Почтительность, Мудрость, Искренность; одно невозможно без другого).
Судзуки поясняет: тогда искусство достигает совершенства, когда становится безыскусным, открывая сокровенную Искренность Бытия. Тогда и становится доступен смысл «почтительности» в искусстве чая. Но и это чувство может умаляться, если неблагоприятно время. «По сути Чпочтительность“ изначально является религиозным чувством... Это чувство затем переносится на социальные отношения, а потом вырождается в простой формализм. В нынешнюю эпоху так называемой демократии все люди равны... и нет никого, кто бы заслуживал особого почтения». Сколь глубока мысль Судзуки: формальное равенство означает унификацию, унификация — вырождение (соединение однородного, говорил греческий мудрец Эмпедокл, ведет к вражде, ненависти-нейкосу). Все, что посягает на индивидуальную природу, безбожно, враждебно миру (отсюда, кстати, неприятие глобализации, угрожающей национальной душе и свободе человека). «В Дзен каждый индивид — это абсолютная целостность; будучи таковым, он связан со всеми другими индивидами: эта цепь бесконечных взаимоотношений становится возможной в царстве Пустоты, — повторяет Судзуки, — потому что они все находят здесь себя именно такими, какие они есть, то есть индивидуальными сущностями». Дзен заставляет «слабую травинку действовать как тело Будды... и, наоборот, тело Будды действовать как слабая травинка». Он как бы удерживает весь мир в своих ладонях. Это и есть религия Дзен.
Не в том ли причина устремленности к дзенскому искусству во всем мире — к трехстишиям-хайку, к чайному ритуалу, к дзенским садам, умиротворяющим душу, что душа эта устала сражаться с измышлениями ума, отпавшего от Истины, от Любви?
О том, насколько органично такое восприятие мира сознанию японцев, свидетельствуют все традиционные формы искусств. Столь же органична приверженность Истине-Макото, которую с древних времен японцы отождествляли с потаенной Красотой-Би, сущностью мира. При нелинейности или сингулярности все сохраняет свою душу-ко-коро, что и делает каждую вещь независимой, неповторимой, приобщая ее к единому сердцу Вселенной, иссин. Независимость не только друг от друга, от построений ума, но и от времени и пространства. То, что возникло в древности, живет в Японии поныне: поэзия танка, хокку, театры Но и Кабуки, живопись тушью по рисовой бумаге суми-е. И не случайно традиционное искусство японцев воспринимается другими народами как рожденное у себя, из одного истока.
Мысль японцев обращена в прошлое, где все уже пребывает в неявленном виде, время лишь вносит свои коррективы. Чувство Неизменного в изменчивом (фуэки-рюко) предопределило их образ мышления и Путь искусства. «Без Неизменного нет Основы, без изменчивого нет обновления», — подтверждает любимый не только в Японии поэт Мацуо Басё (1644–1694). Невидимое истинно-сущее всегда присутствует в том, что создавали японцы. Дзенский поэт XV века Иккю выразил это на одном дыхании:
Как чудесен божественный
Дух человека!
Заполняет весь мир,
Входит в каждую былинку.
Это и значит видеть вещи как есть, в их Татхате, Таковости, в их изначальной природе, которая у каждого своя и у всех Одна.
Этому и учит Дзен — схватить явление в его сущности, как есть (коно-мама). Дзенские мастера пишут картины суми-е тушью по рисовой бумаге мгновенно, не задумываясь над планом. Предельное доверие духу, полная искренность, спонтанность позволяют им одним-двумя штрихами передать душу предмета. Это и есть дар свободы: истинно свободный не навязывает себя другому.
Судзуки называет чувство Таковости интуицией-праджней, а точнее, чувством в его глубинном смысле. Чувство в его полноте, которое японцы в древности назвали ёдзё. Оно пронизывает их поэзию, позволяя переживать конечное как бесконечное и сострадать другим. По словам ученика Басё поэта Кёрай, поэтический прием сиори (гибкость) рождает жалость. «Поэт не говорит об этом прямо. Не скажешь, что хайку преисполнено чувством жалости, но трогает душу. Это трудно передать словами. Сиори глубоко скрыто, но волнует. Сиори — это ёдзё, то, что заставляет сострадать другому».
Дзенский словарик
ДЗЕН
Слово дзен — китайское чань, санскритское дхьяна — точного перевода не имеет, но приблизительно соответствует латинскому понятию «медитация», то есть сосредоточение, концентрация, созерцание.
Это направление буддизма Махаяны было принесено в VI веке из Индии Бодхидхармой и распространилось в Китае и Японии.
БОДХИДХАРМА
Принц Бодхидхарма, получивший в Китае прозвище Бородатый Варвар с Запада, был 28-м патриархом буддизма в Индии и стал родоначальником и первым патриархом чань-буддизма в Китае. Это произошло во время правления императора У-ди, страстного приверженца буддизма.
По преданию, император, построивший множество храмов, переписавший множество книг и оказывавший всяческую поддержку буддийским монахам, спросил у Бодхидхармы, что он заслужил своими деяниями.
— Ровно ничего! — ответил Бодхидхарма.
— В чем же основной принцип святого буддийского учения?
— Да оно пусто, нет в нем ничего святого!
Легендарная беседа как нельзя лучше отражает резкий и прямой характер учителя и его философии. Шаолиньский монастырь стал первым, где он начал проповедовать учение дзен (чань). Помимо духовной практики созерцания и развития необходимых для буддиста качеств — терпимости, невозмутимости, решительности и стремления понимать суть вещей, Бодхидхарма дал монахам боевые искусства, поскольку считал, что кроме духовного развития очень важно заботиться о физическом и душевном здоровье. Поэтому он явился также родоначальником знаменитого шаолиньского кунг-фу.
С VIII века чань приходит в Японию, где получает название дзен, а в конце XII века приобретает исключительную популярность среди самураев, становится основой воинских искусств, искусства чайной церемонии, живописи суми-е, поэзии хайку и т.д.
Бодхидхарма же в Японии получил имя Дарума.
САТОРИ
Буквально означает состояние душевного спокойствия, внутреннего просветления, наступающего вследствие внезапного озарения, — достижение этого состояния является целью дзен-буддиста. Иногда слово сатори толкуют как состоящее из двух иероглифов: я и сердце — путь к сердцу, путь в глубину собственного сердца, за пределы рационального ума, туда, где открывается истинная природа человека.
Достичь состояния сатори помогали, например, загадки-коаны, задававшиеся наставником ученику. Глубокое сосредоточение на задаче, не имеющей логического решения, поиск ответа, который иногда занимал годы, в конце приводил к внезапному озарению и постижению смысла бытия.
Синто – исконная религия японцев - в переводе с японского языка означает «путь богов». Основным источником этой религии являются тексты мифов, записанные в 8 веке в двух книгах: «Кодзики» («Записи о делах древности») и «Нихон Сёки» («Анналы Японии»). Согласно мифам, японские острова населяют 800 мириад богов. Все эти божественные силы природы или ками, как их называют японцы, обеспечивают на земле порядок и являются источником божественного благословения. Они действуют гармонично, в согласии друг с другом и радуются, когда находят подтверждение согласия и гармония в мире.
Для человека же важно не нарушать этот порядок, верить, совершать определенные обряды, почитать ками и искать общения с ними. Одним из важнейших синтоистских обрядов является обряд очищения – «охараи», ведь для того чтобы встретиться с ками, необходимо быть «чистым». Вообще, чистота в жизни японцев - основополагающий принцип, а проявлением внутренней чистоты японцы всегда считали искренность. В ней они видели и великую Истину – Макото, что в переводе с японского означает «то, как оно есть». Не случайно, наверное, что одной из главных синтоистских святынь является именно зеркало, которое когда-то, согласно мифам, сама богиня солнца Аматэрасу передала в качестве основных регалий власти своему внуку и первому легендарному императору Японии. Ведь зеркало отражает все, как оно есть, без всяких прикрас. Зеркало символизирует и сердце человека, которое в идеальном чистом состоянии отражает образ самого божества.
Иероглиф «До» – «путь», «дорога» - необычайно популярный в Японии. Он встречается во многих японских словах, в том числе и в названиях большинства боевых и изящных искусств: кюдо – путь лука (стрельба из лука), кэндо – путь меча (фехтование), кадо – путь цветка (искусство аранжировки цветов), сёдо – путь письма (каллиграфия), садо или чадо – путь чая (искусство чайной церемонии). Именно «до», вошедший в состав этих названий, подсказывает, что традиционные искусства – это не только практики овладения техникой, но и философский путь. Ведь «до» – это то самое «Дао», великий Закон или Истина, к постижению которой всегда стремились древние китайцы. Дао цветка, меча или чая. Каждый человек, вставший на путь определенного искусства, изо дня в день совершенствует форму и стремится к познания этого Закона, практикуя в действии разные его грани или такие универсальные принципы, как гармония, уважение, верность, чистота. И хотя в каждом искусстве есть каноны, каждый идет по этому пути самостоятельно. И хотя цель едина для всех, каждый идет к ней через свои собственные ощущения, проживания и опыт, помня наставления мудрецов: «Иди не по следам древних, но ищи то, что искали они».
{odnaknopka}